Нематериальное культурное наследие Рязанского края

Комплекс обрядов летнего периода Шацкого района Рязанской области

Летний период – пора тяжелого земледельческого труда, поэтому праздники были короткие.

День Рождества Иоанна Крестителя, или Иванов день (24 июня, период летнего солнцеворота) широко отмечался у большинства европейских народов. У славян Иван Купала был связан с летним плодородием природы. Слово "купала" не имеет отчетливой этимологии. По мнению Н. Н. Велецкой, оно "могло быть очень емким и соединять в себе несколько значений: костер, котел; водоем; ритуальное общественное собрание на ритуальном месте".

Празднование для Иоанна Крестителя (07.06) известного в Шацком районе под названием Иван Купальский[1], Иван Травный[2] или Иван Не-Ешь-Молока[3], было отмечено повсеместно распространённым обычаем: собиранием лечебных трав, которые заготавливали в этот день на весь год вперёд. Обычно нужно было собрать двенадцать трав. «Иван Травный и Иван купальский – эт он адин, хто такой назавёть, Травный и Купальный, как хашь. Хадили там рвали какая каму нужна трава»[4]. «Мы хадили за травою. Всяку траву – иё и сичяс гатовють: и мать-и-мачиха, и всяки цвяты нарвуть»[5]. В с. Борки собирали травы после праздничной обедни. «На Иван Травной: вот мы все идём, с иконами, с пасу́дкыми, служба там идёть. И хто расхо́дицца – па тра́вам. Тра́вы сабирають. На ниво очинь травы сабира́ли – всякии. И зверабой, падарожники, мать-ма́чюху, эти – мы йих всё “чяве́льные листья” называйим [= конский щавель?] – ани ат пано́са вот… И йих прям, бывала, на синакоси, а ани бальшые! И ети, липывый цвет, очень палезнай»[6].

Заготовленные в этот день травы и настойки из них считались панацеей от всех болезней. Так, в с. Успеновка делали букетик из двенадцати трав на Ивана Травного. «Эт вроди личебныи ани. Вешали хто на стеначку, хто на эта, штоб ани пасохли. А тада эта йими апрыскивацца, и всё вроди как личились»[7]. «Травы сабирають. Пустырник вот, тыщилистник беруть, зверобой, ромашку, мать-мачиху... Ну, ат чиво? Вот тыщилистник – он с дыбавлением вот иван-чяю, он там и ат почик, вроди, и там ат пе́чини. Ну, тыщилистник – заваривають яво и эта пьють. А и мать-мачиху тожа. Ат мчиво́ва. Типерь эта, пустырник – эта уш ат сердца. Пустырник – "глухая крапива". Да. Ана растёть, тут пално йих...»[8].

По народным поверьям, в этот день активизировалась вся нечисть, в первую очередь колдуньи и колдуны, которые могли навредить домашней живности. «Эты всё гыварили: "Калдуны атымають!" – у нас. Ну, атымають – у каровы вымя вот какая бальшая, а на даёть ни малака, и брыкаицца, и...»[9].

Отсюда предохранительная магия, практиковавшаяся в ряде сел района. «Тата́рник – эти краснагаловачки всё искали, штобы аднако́лычка была. Аднаколычка он штобы. А то ат няво атростки – штоб только пряма вот, биз атростычкыв. И, вроди, вешыли вот тах-т вот над двиря́ми, што вроди штоб ни портили ни скатину, ничяво. На улицы, где входить скатина, и пад сараим, где входить, вот и вешыли, вроди, ат калдунов, как раньшы гаварили»[10].

Отгонные свойства имели и некоторые другие травы, собранные в этот день. «Эта "божыя трава"[11]. Йие и к варотам привязывали, на дваре, и в избе можна. Ну, я ни знаю как все, а я вот рву иё – и вот в вирии́ [=воротные столбы]. Эт, вроди, гаварять, ата всякыва недруга. Ну, правда, ни правда, Богх иё знаить. И в сарай тожы над варотыми, над каровими. Вот. А эта вот я под иконычки пастынави́ла... И патом краснагаловый татарник-та, калючий тожы. Яво тожы на вирии вот»[12]. «Вот папарытник, патом иван-да-марья и "чирнабы́ль" – вот эти вот все ат калдунов, гаварять, травы. Двянаццать трав любых набирай и вот ва все двиря́ в хате ат калдунов»[13].

Иногда обычай имел иную мотивировку. «На насести татарник вон [вешают], щёб аднако́льчик, аднакольчик татарин. Ну, сарвать из корня, яво вырыть и павесить вниз галовкай – за каринёк привешывають. Павёсить вон на эта, на насести, штоб куры вили́ся. Павесить – и всё, и пусть он висить»[14].

В Шацком районе было известно поверье о том, что ночью перед Ивановым днем нужно искать цветок папоротника. «Вот, гаварять, в двянаццать чясов, гаварять, вырывають яво – он, вроди, расцвятаить»[15]. «Вроди: "Ёо, – гуаварить, – зря ни вазьмёшь, эт папаратник..." Да. Вот на Иван Купальскый нада иди́ть ни знаю куды за ним у двинаццыть чясов ночи. "И то, – гаварить, – ни все приходютъ, ни всем он даёцца, эт парпаратник-ты..." [Если] ёо взять, тада, вроди, можышь всё йим камандывать. Да. Эта вот я ни знаю. Ну, а хто читает вот – вить книгуи-та ани и тады были, и сичяс – хто читает, то гаваритъ: "О-о! В указыный чяс-та и то эта нада иди́тъ..."»[16]. Аналогичные свойства могли иногда приписываться цветку конопли. «Эт вродь валшэбнае дела, эт валшэбнае дела. Ео [=цветок конопли] нихто ни видал, он святёть адну сякунду, адну сякунду святёть»[17]. Тот, кому удавалось сорвать цветок папоротника, приобретал необыкновенные качества: он получал способность ясновидения, исцеления любых болезней («Нада за ним ночию идти, яво рвать, тады всё узнаишь»[18]). Вор же становился неуловимым.

В некоторых селах еще встречаются полноценные версии легенды о цветке папоротника, причем можно предположить книжное происхождение некоторых ее вариантов. «Яво [=цветок папоротника] тока нада рвать в двянаццать чясов ночи. И штоб ты был адин. Штоб ты пришол, и он в двянаццать чясов расцвитаить толька адин. И вот адин, знаишь, стирёг там стада, и у няво лапыть расхуделси. Он нарвал травы [чтобы подстелить в лапоть]. И он сарвал, и [цветок] папал – он уш сазрел – он и папал к яму. И он пастилил в лапти, абулси, едить. Едить, и тада што такое? Едить – всё знаить, все травы яму сказываюцца: "Я ат такой-т балезни, я ат такой-т балезни, я ат такой-т балезни". Тада, эта, встричяицца сатана. Он яму пака-зываить: жану нясуть харанить, дом яво гарить. Он растирялси, аглянулси – и всё. Тада уш враг вырвал у няво эт цвяток. Тада уш большы он ничяво ни знаить. А пришол дамой – жана ничяво и всё ничяво. Вот тока надо идтить, так вот идтить, и идтить, и идтить – ни аглядывацца, ничяво, пака взаидешь, чириз парог дамой пирийдёшь, тада уш он [=цветок] будить твой...»[19].

Сорванный цветок можно было уберечь от происков нечистой силы, лишь поместив его в сделанный на ладони надрез. «Разрязали вот тах-та [ладонь] и сюда заклада́ли яво, и он зарастёть вроди тута. Вары́ эта»[20]. По другим версиям, сорванный цветок мгновенно вростает в руку, и все магические свойства передаются его обладателю. «Вот тада уш он как держыть яво в руке, и он у няво сюды врязаицца прям в руку, и тада он ле́чить, тада уш он всё на свети знаить. Все травы тада сказываюцца, всё он знаить. И ат этый балезни, [и от другой] – все травы яму сказываюцца. Вот тада он личить начинаить... И калдують: портють, портють, этим цвятком-та»[21]. Эти поверья отразились в пословице: «"Он чяво харашо жывёть? У няо папаршник в руках!" Эт рвуть яво калдуны ночью: каво – таких, как мы, глупы́х павядуть...»[22]. «Эта папаратник хто сарвёть в лясу ны Ивана, в двинаццыть чясов ночи, тот будить багуатый. Цвяток папаратника. Всем будить абвладать. Узнавать будить. А што эта?.. Эты Верка наша всягда гыварила на Симку "У тя, – гаварить, – папаратник в руках!" Эт зашывають, гаварить: "Вот хто чёо знаить, – вроди, – чёой-т там предсказывать, эта, – гаварить, – у тибя зашытый папаратник в руке!". А ана багуата жыла. Ана, сястра-та, в ней ета, адна с мужэм жывёть, дитей нету. А ана ета, всягда придёть ды иё падучяить. А ана гаварить: "Ета у тебя папаратник-т в руках – ты умеишь влада́ть жызнию..."»[23].

Распространенным обычаем было купание в этот день, перекликающееся с обрядностью Великого Четверга, Духова дня, Крещения и «русальского заговенья». «Купаюцца вот на Иван Купальский, да солнушка хадили на речку, для здаровья...»[24]. «На Ивана Купалу до зари купались. Туда и обратно идем молчком. Воду брали, считалась святой»[25] Нередко практиковалось в этот день и обливание. «На Ивана Купальскый тут абливались. На речки все купались, все – и жэнщины. И вады принасили. Да солнушки, штоб солнушка ни вставала, штоб да солнушка: "Эт, – гаваря́ть, – благадать!"»[26]. «Иван Купальскый – эта тада мы абливались. Вот девки с рибятыми эта абливались, бегали па сялу. У као кадушка с вадой, вечирам-та апракиним – эта натаскають, а мы апракиним»[27].

В селах южной части района в этот день все, желающие избавиться от своих болезней, омывались в реке Цна или в «святом» источнике, расположенном неподалеку от с. Борки. «На Ивана Купальскава или Травнава купаюцца до́свет, шоб да солнышка, хто бальной»[28]. «Эты сами купаюцца. Вот мы, например, к этим, кало́дицькам падхо́дим – вот где у нас святой калодец. Он так и называицца "святой калодец". Вот тут дальшэ купаюцца – бальные, асо́бинна больные. Эти уш с галавы да ног – пряма разбира́юцца [=раздеваются догола]»[29]  «На калодичках святых черпали воду и бальные амывались. Травы рвали цэлебные – зверабой...»[30]. «В этот день ходили утром на колодцы, обливались для здоровья кому надо. Ходили за травой»[31].

В этот день практиковалась и иная предохранительная магия, использовавшая целительную силу купальской воды. Так, в с. Темешево капусту поливали «на Ивана Купальскава утрам да зари, штоб черви ни вилися. А то черви, какии-т мушки эти...»[32]. «Энт капусту паливали, овыщи паливали, параныпы палить щёб»[33].  «На  Ивана Купальсква капусту паливать. Паливать, щёб да солнцы, щёб солнцы ни свитила. Гаварять: "Завтра Иван Купальский, завтра нада вставать рана и капусту паливать"»[34]. «Тады нада капусту паливать, купацца пайдуть… Пряма тут вот ночью уш пряма, щёб раньшы всех палить, штоб ана расла. Да... Ды паливають иё этим – брызгають иё залою ат чирьвей...»[35]. В с. Тарадеи «на Иван Купальскый скатину вот как-т раньшы купали, днём…»[36].  «Купались, лашадей купали в эт день. Бывала, – у нас пруд был, мельница была валяная – эт как на Ивана все пашуть париня́, и все приижяють и лашадей купають. Сирёд дня купали. Батюшка ат абедни пайдёть, пасвитить [воду], а патом хто купайси, хто чяо хошь»[37].

Молодежь в этот день вела себя так же, как в Духов день и во время «игрища», хотя наиболее яркие черты ее поведения (озорство, разжигание костров, ритуальная кража продуктов), возможно, являются уже поздним приобретением. «Ночью эт на Иван Купальскый абливаюцца. Эта ат балезни. На речку хадили купацца ночию – все там, все там ани, хватають девык. Раньши у всех кадушки были с водыми – эты всё ночию паапракидыють! Да. Драва где лижать – и драва сирёд дароги, всё тащя́ть. Уварують – вот у миня сколька раз утащя́ть, ды вон на речку и там жгуть. Эт рибяты! Кастры жгуть окала речки. Абычный кастёр: дрыва́ и – картошку пякли. Картошку если на гаро́ди в ково сду́ютъ, спякуть... Эт щяс стали. Вот сколькя?  Года три стали азаравать рибяты. Раньшы этыва не́ была, щяс такии таскають у кажнава...»[38]. «Ночью пад Ивана Купала ночью. Всю ночь абливаюцца, купаюцца и всю ночь ани ни спять. Рибята ходють с девкими, абливаюцца, бегуають. С колодца пряма бяруть воду и вот бегають. Кадушки апракидывають па дамам... Ды намишають в кадушку грязь, намишають грязи, ну, какую пыльную грязь, с вечира пригатовють, щёбы аблить девак... Эт на Ивана Купала и на Духыв день. Духыв день-та – эт на Троицу. Тожа абливались...»[39].

Встречаются упоминания о завивании в этот день цветочных венков и гадании по ним. «Завивали вянки и тож [=как и в Троицу] хадили на мост пускали»[40].

Но говоря об обрядах летнего периода в земледельческом календаре жизни крестьян, следует отметить время сбора урожая. В селах Шацкого района довольно плохо сохранились традиционные обряды и верования, связанные с посевом и обработкой сельскохозяйственных культур (в «прежние» времена здесь выращивали коноплю, рожь, овес, просо, реже – пшеницу, а также различные овощи). Это, возможно, объясняется преобладанием овцеводства в ряде прицнинских сел и широким распространением отхожих промыслов, заметно потеснивших земледелие. Конечно, сказалось и влияние колхозного уклада, препятствовавшего сохранению традиционной сельскохозяйственной магии и обрядности. Поэтому большинство зафиксированных материалов по этой теме представлено в виде меморатов о том, как действовали в тех или иных ситуациях родители рассказчиков. Часть магических приемов и действий сохранилась благодаря приуроченности к важным датам традиционного календаря или вследствие их обусловленности внешними обстоятельствами, как это, например, произошло с обычаем мыться перед посевом проса, который сохранялся еще в послевоенное время. «Ет када и́дуть мужыки сеить, купаюцца в бани, щёб проса была чиста. Да. И́дуть сеить када просу-ты…»[41]. Некоторые сельскохозяйственные обычаи уцелели только в виде примет и поверий и представляют из себя разрозненные фрагменты некогда целостного обрядового комплекса.

Начало жатвы в Шацком районе обычно связывалось с праздником Казанской Иконы Божыей Матери (21.07). «"Ой, на Казанскую рожь зажынать!" И все идуть на сваи загоны. Брали сирьпы и пайдуть и вот там нажнуть вот па ахапычки. Дамой принясуть поглидять, как анна: паспела – ни паспела. Сазрела – с этыва дня начинають тада»[42]. Завершить же жатву стремились к Ильину дню (02.08). «Всигда да Ильина дня уш поле всё убиралась. Ни всигда, но када единали́чныи были»[43].

Отправляясь на жатву, павязывались кушаками, чтобы не болела спина[44], нередко вкладывая в них «Живые помощи»: «Ды чем пиривязывали? Тада и вот эти – маче́ницы были, мачениц так савьёшь, как вирёвачку, вот ета пиривяжышь. Или чёо-нибудь сделаишь – поис какой. А то поис ишшо мы брали в церькви, там "Жывыи помощи". Эта мы насили вот "Жывыи помощи" написаны – лентачка такая, в церкви пакупали... Вот на сибя ета привяжым и вроди идёшь – ата всех грязных дел. А тада вить всё бажэ́ственскае было́! Пирид Богγам штоб харашо ды штоб была да...»[45].

В с. Кулики перед отъездом в поле обязательно совершали специальную церемонию. «На поли када едуть, хлеб целай кладуть на стол, соль ставють. Памолюццы Богγу – и с Богγам идуть убирать. Или едуть: запрягають лашыдей, садяцца и едуть. Хлеб с сабой у нас и соль с сабой. Вот хлеб целай и бяруть в поля...»[46].

Жатву, как и любое другое важное дело, начинали с молитвы: «Выходють када идтить жать, дома хазяин, хазяюшка Богγу молюцца: "Дай, Бог, добрыва чяса нам зярно сабрать и Госпыда Богγа атблыгыдарить! Госпыдь Богх и добрых людей многа!" – толькя эт вот слава эти были. Эт вот кажный раз... А на полю приходють: "Пымаги нам, неба и зимля, памаги нам, грешным, нидастойным пользывацца зярном и работыю", – эт тожа тады-т уш...»[47]. «Ды эт чё? Пайдёшь жать, и сам кажный крестицца, гываритъ: "Гγоспади, благγслави! Гуоспади, дай Богγ добрава чясу!" – вот. Пирикристи́сси – и всё! Да. А чёо жа ищё-ты?..»[48]. «"Госпыди, дай Бог спо́рысти!" – када зажынать. Богу памолисси – и всё»[49]. «Памолюцца, читали "Отчи". Скажуть спирва: "Благаслави, Госпади! Благаслави, Госпади! Дай Бог ни захварать, ни устать..."»[50]. Часто обращались с просьбой о помощи в работе к Кузьме-Демьяну и приглашали этих святых к участию в трапезе, когда садились обедать во время жатвы: «Вот, бывала, на́ пыли работаим мы где – в калхози или где – сыбираимся кучкыю, ну, и: "Кузьма-Димьяна, иди с нами абедыть, а патом памагать!" – вот так гыварили... Да. Кузьма-Димьяна – эт уш перьвый памошник...»[51].

Из первого зерна приготавливали хлеб или кашу. Считалось, что надо попробовать, какой хлеб удался. «Тада ет, хто впирёд наме́лить, у етыва занимають и пякуть... Хлебы-ты ани [из новой муки] вить биле́й бывають: там хлеб, пышки»[52]. «Как вот пыспява́ить, начина́ють жать. Схо́дить, нажнёть. Да. И тут абмало́тим яво, перьвый сноп абмало́тим, и тут яво на кашу сварим... Из зярна ета каша, ели. Иза ржы, да...»[53]. В с. Демидово из намолоченного из первого снопа зерна пекли пирог[54].

В с. Казачья Слобода зерно, вымолоченное из первого снопа нового урожая, употреблялось для приготовления выпечки на Ильин день. «Эт на Ильин день пякуть пираги, блинчики вот. Если паспе́л вот – щяс там уш паспе́л [хлеб] – и вот за день, за два [до жатвы] ходим, нажына́им и нисём: снапа два – сколька дынисёшь! Стано́вим кадушку и вот так горсть [колосьев] бирём и в эту кадушку мало́тим... Ну, вот сноп развяжышь и бирёшь так вот. И вот так вот гвазди́м аб кадушку – вся зярно пыпада́ить в кадушку (штоб в ней не была зимли́цы). Патом идём на мельницу, и вот к этаму празднику [=к Ильину дню] пираги пикём. Из первыва зажа́тыва, из первыва, из первыва. Из све́жэй муки. Ана чи́стая, харошая!.. Если есть старая – энт уш ана тёмная. А: "Давайтя, свежая паспе́ла, давайте!" И вот в кадушку мало́тим, с матирью намало́тили, патом правеим, все скарей-т на мельницу! Вот всё эт на Ильин день...»[55].

Эти воспоминания относятся к 1920-30-м годам. В предшествующий период зерно нового урожая предварительно обязательно освящалось. При этом называют разные сроки освящения: на Казанскую, на Ильин день, на «аржаной» или «яблочный» Спас. «Рожь свитили. Да. Ета вот "аржано́й Спас". А патом "яблашный". Там "мидаво́й Спас". Эт всё свитили в церкиви...Ну, ет мать, можыть, упакойница свитила на Спас. А я ни свитила. Ну, ет, када уш калхоз, – какая там свити́ли в калхози-ты!..»[56]. Освященное зерно использовалось при начале сева. «Первае зерно насиди в це́ркву, а патом в поли вазили сеить»[57]. «На пасев только вот на етат, на "яблашный Спас" ходють в церкывь рожь свитя́ть. Он и "яблашный" и "аржаной Спас" называицца. И вот тагда сходють в церкыв, пысвитять ету рожь, и на другой день старики и́дуть зысявать и перьвую эту зернушку кидають...»[58].

Первый сноп обладал охранительными свойствами. «Перва тилега и паложуть первый сноп вниз, штоб мышы ни ели. Накладуть эти, што привозють, ржы снапами, а эт пад низ, штоб ни ели мышы, в эту кучю. Эт первый сноп и перва тилега»[59]. Первые колосья оказывали благоприятное воздействие на домашнюю птицу, поэтому ими закармливали кур. «Эт вот, гаварить, каласо́чик нада прине́сть, там куря́м, гаварить, дать»[60].

Во время жатвы искали двойной колосок, «штоб уражай был»[61]. Жатва считалась одной из самых трудных сельскохозяйственных работ, что отражено в народной «байке». «Я вот ат радитилив слыха́л. Он у работникых был – а тада сирпами жали хлеба́. Значить, работаить, работать – а день-та, он вон какой бальшой! И, сказать, можыть, и ни дыядал. А навяжыть снапы-та, и аблако́тицца, стаить, глидить на солнушка: "Э-эх, солнушка, солнушка, наверно ты, – гаварить, – [светишь ярко], ще в работниках-т ни была́! – да. – Ты, – гыварит, – пыстаи́-та на этай жаре пы пити [часов]!" А чё ты заработаишь? Ничяво...»[62].

Кроме серпов в Шацком районе при жатве нередко использовали косы. «У нас быльшынство касили. Там, вобщим, он – я и сам касил – у миня настроин был. Значить, то каса на палки – мы называим "ако́сьим". А ета на ету "акосью" как гγрабли ищё пристраивают. И вот када скосишь, ана лижыть на этих, ны грабля́х – ты и сбрасываишь ряд харошый! А и таγда и вили из мало́чиный соло́мы. Значить, зярно вымалатють, а иё намочють, салому, и крутють – свя́сла навяжуть – и тада вяжуть, эти, ряды, сабирають, ана-т прасох-там...»[63].

Лучше всего сохранились обычаи и поверья, относящиеся к завершению жатвы, прежде всего обычай оставлять в конце жатвы пучок колосьев «Христу на бородку» (сс. Райполье, Федосово, Кулики, Шевырляй, Старочернеево, Борки, Польное Ялтуново,  Польное Конобеево, дд. Губколь, Марьино и Новая). «Когда  жали рожь, последнюю загонку, оставляли клочёчек узлом завяжут: "Это Христу на бородку!"»[64]. В с. Польное Конобеево «Христу на бородку» завязывали две прядки колосьев, так что они образовывали арку[65].

На завязанный узлом последний пучок колосьев клали кусок хлеба с солью. «Паследний сноп свяжуть, а тады аставють вот [пучок колосьев], завяжуть и паложуть хлебышка туды, сверху на колыс – вот где узалком свяжуть. Эт "Христу на бародку"»[66]. «Оставят на поле, как веник, завяжут узлом, сверху горбушку и посолят»[67].

В других случаях хлеб помещали внутрь узла. «Э́т када дажнёшь, рожь пажнёшь, патом аставляишь нимножка, вот так вот завёртываишь и туды хлеб кладёшь с со́лий [=солью]. И патом катаисси па жниви: "Жнива, жнива, атдай маю силу!" Вот так вот катаисси спиной. Эт я жала, ищ эт када я нибальшая была, мы с матирью упакойницей жали»[68]. «Эт када начи́н, начин: идёть жать и хлебца бирёть. И сама пакушаить, и атломитъ и в эт узалок-та кладёть кусочик хлебца, щёб птичка пыклявала...»[69]. «Эт касили и жали. Вот стаять тама рожь-та. И вот тах-та пирмвярну́ть яво и корачку хлеба туды запрячють, и узлом завязывали. Он и стаить, вроди, там... Эт "Христу на бародку". Ну, эт пасле́дним уш этым, при аканчянии касави́цы эта завязывали...»[70]. «Вот сажнуть, куст астаницца ржы, яво завязывають узлом и туда кусок хлеба. "Христу на бародку", што ли, называли. Я видал, сястра мая делыла»[71]. «Эт када дажнуть, эты хлебца завяжуть в этуя, в рожь паследнию. Загоны-ты дажынають, и в рожь узалок завязують хлебца...»[72]. «Как паследний згон дажну́ть, аста́вять такую вот кули́шычку [=участок нивы], и хлеб с сабой бяруть, ламо́ть парядычный, и сальцо́й яво пасо́лють. Вот как дажнуть, эт так и аставють. И тада так завяжуть и туда этыт ламо́тик… "Бародку" завязывали. И пакатаюцца па по́лю: лажацца и катаюцца [на спине]: "Жнива, жнива, атдай маю силу!"»[73]. «Дажнуть и аставять кучку, и эту кучку узлом завяжуть и хлебца из двара бяруть. Хлебца с солью в эту трищи́нку [=между колосьями] и кладуть и аставляють на жниви...»[74].

Если было несколько полос, то узел завязывали после свершения жатвы на каждой. «Эт всё убирають – паследний. Яво завяжуть и пайдуть, кусочик [хлеба] клали… Да, на кажнам поли завязывали, и рожь так завязывали, рожь убрали, завязали...»[75]. В с. Старороманово узел завязывали только на ржаной ниве. «Завязывали "бородку", хлеб внутрь клали. Это когда рожь жали. Положым косу, грабли, помолились Богу и пошли домой. Оставались только просо и овес»[76].

Узелок на ниве являлся также знаком, что жатва завершена. «Када атжынаимси: хлебца кусочик и узалок. На е́нтам, на макушки. На снапе, на снапе... Мы яво вот как: проста завяжэм, аставляим. А хто вот приходить, другии-т, какии ищ ни атжались, гаварять: "Эти атжа́лись, вон узалок завязан!"...»[77]. Впрочем, узел завязывали; и при окончании косьбы. «Если паследний вот сноп или касари́ брасають [косить] – вот завяжуть – узлы на мести: "Аставайси с Богым, расти нам ищё!" – все»[78].

В д.Токарево узелок завязывали в начале и в конце жатвы. «Вот там и ни токым – кажный загончик вылижуть. Дажнуть и нычинають – ти́пычку аставляють, завязывають. Да. Этыт жы колыс самый: рожь или жы авёс – всё равно, чёо бы ни жать, завыязывають – эт начи́н… Я помню, ищё мая мать делыла этык: аставить, узалком завяжыть, начинаить. И каньчяить – там ана: "Пагади, пагади! Я памалюся Богу и тута..." – начин и в каньце узалок этыкый аставляють. И канец с этый. Так и он и астаёцца, и так эта ветрым, дажжы́ми там...»[79].

В с. Черная Слобода «аставляли на паследнем пакосе снапок: завяжуть перевяслым, свяслым – пачти да нале́тачнага цел будеть. Эта шоб и на ле́та такая была, уражай такой был харошый»[80].

Последний сноп оставляли в поле. «Паследний никуды. Проста яво в христегц – тада христцы́ клали – и перекристят, и тут становють, яво кладуть, эт сноп, в христец. Эт в старину так делали...»[81].

Вплоть до 1930-х годов сохранялся обычай кататься по сжатой ниве, «чтобы спина не болела». «Катались бабы-ты. Када кончють жать, и вот култыка́юцца па этый жниви-ты, а то очинь, гаварять, спина балить. А эта штоб ни балела...»[82]. «Када всё сажнуть, тада пакатаюцца [по полю]: "Спина ни бали большы!"»[83].

Катание по жниве сопровождалось краткими устойчивыми приговорами и пожеланиями. «Давязали мы паследний [сноп], всё! Тольки пригаваривали: "Жнива, жнива, атдай маю силу. Хто сеил, касил – добрава здаровья!"»[84]. «Ды ищ пыката́исси. Да. Эт у миня мама – как дажнуть, ана: "Дочка, давай пакатаимси!" – "Дык, мам, как?" – "Скажы: жнивышка, жнивышка, атдай маю си́лушку!" – мы как устали вить!»[85]. «Тётка миня научила. Гыварить: "Жнива, жнива, атдай маё сила!" Я, бывала, пыкатаюсь...»[86].

Перекатывались обычно трижды с боку на бок или лежа на спине. При этом могли убирать руки под рубаху. «"Жнива, жнива, атдай маю силу", – три раза тах-т, мы катались»[87]. «Дажнёть рожь баба, лажыцца на спину, ляжы́ть на спине, катаицца и гаварить: "Жнива, жнива, атдай маю силу!"»[88]. «Ана, бабушка Анна, там паложыть [хлеб и соль], а тады рубаху сымить, рукава – а тады рубахи вить бальшыи были – и туда сабирёть руки[89], брык на́зимь: "Жнива, жнива, атдай маю всю сила!" – пригавари́ть. И встанить аттоля. Мы засмиёмси, ана: "Да чё вы смиётись, глупыя? Гасподь дасть апять всю силу на мне..."»[90]. «Када канчяицца жатва, када кончим жать, тада лажысси на землю: "Жнива, жнива, аддай мая сила". Как атажнуцца и тада катаюцца па жниве»[91].

Перед уходом с поля молились на все стороны света. Последний пучок кругом «абполють и тада связывають. И эт с кало́сикыми пучёк связыва́ють вот так вот яво руко́ю, а другая за ветку [=берут и закручивают вокруг руки]... Вот тах-та – и связывають яво. И хлебца туда кусочик наложить – в этыт пучёчик-та. Да. А патом катаюцца па жнива́м: "Жнива, жнива, атдай маю сила!" Да. И Богу мо́люцца на чятыри старо́нки... Ну, малитву: "Дай нам, Госпади, здаровья!"...&

Другие материалы

Смёртный узел. Похоронно-поминальный обряд сер. ХХ – нач. ХХI в.в. Шацкого района Рязанской области		Обряды Троицкого цикла Шацкого района.

Архив материалов

Ближайшие мероприятия